Застывшие маски, а некогда — лица.
Испуг поминальным огнём
в глубокой глазнице дрожит, негодует, завыв, леденеет о том,
что сталось.
Исхожено тысячей взглядов, изрублено тысячей ног.
Война и Она, но без пуль и снарядов — пустили бы хоть на порог.
Зернистость глубокой морщинистой складки, как будто спокойна. Шептать.
И, горем убитая, сердце в кулёчек сложить, завернуть, передать.
А слово — в кулак
(0немевшие руки зажать и держать, и смять…)
На кухне беззвучной, пустой и холодной осталась бессонно молчать.
Но вьётся и вертится, крУжится кружево, крушИтся кручИнно – Кричать!
О, нет, мы не сломлены: ждём и надеемся. Гордое слово – Мать.
Кручина и рок – это после случится. Сейчас и потом – стоять
чуть-чуть в стороне в расстоянии шага
в привычной тени креста.
Иконы изгублены,
губность кровавная,
но полотно –
чистота.