Доступ к записи ограничен
Ещё приятно вот что: пусть местами коряво и слабенько, но я делаю своё, не повторяя созданное другими слепо. Когда я в процессе, внутри всё переворачивается; забываю о еде, откладываю сон, переживаю, худею, а потом, вдруг, что-то начинает получаться. И в этот момент кажется, что мёртвое стало живым. Созданное теряет статус придуманного, встаёт на свои ножки (лапки, щупальца, паучьи лапки, присоски, клешни) и ползёт своей дорогой...
Зачем мне это? Да для себя. Ведь какой долгий путь проходишь от наивнючих детских стишат до первой работы, которой довольна. Нет, не гордишься, до этого далеко. Да и надо ли, гордиться?)
Что касается Ассоль, то для меня это стихо — образ неистребимой и безусловной женской силы. Женщина может быть любой: покинутой, неудачливой, некрасивой, недалёкой — жизнь всё равно ей подвластна. Она придёт, свернётся у ног калачиком и шепнёт женщине: "Продолжай".
Upd: Поступил отзыв от очередного критика. Мужчина адекватен (судя по другим отзывам), но не понял в моём стихо ничего. От слова совсем. Так что даже поругать меня ему было не за что. Бедняга не нашёл связи между строчками. Оказывается, и так бывает)
Испуг поминальным огнём
в глубокой глазнице дрожит, негодует, завыв, леденеет о том,
что сталось.
Исхожено тысячей взглядов, изрублено тысячей ног.
Война и Она, но без пуль и снарядов — пустили бы хоть на порог.
Зернистость глубокой морщинистой складки, как будто спокойна. Шептать.
И, горем убитая, сердце в кулёчек сложить, завернуть, передать.
А слово — в кулак
(0немевшие руки зажать и держать, и смять…)
На кухне беззвучной, пустой и холодной осталась бессонно молчать.
Но вьётся и вертится, крУжится кружево, крушИтся кручИнно – Кричать!
О, нет, мы не сломлены: ждём и надеемся. Гордое слово – Мать.
Кручина и рок – это после случится. Сейчас и потом – стоять
чуть-чуть в стороне в расстоянии шага
в привычной тени креста.
Иконы изгублены,
губность кровавная,
но полотно –
чистота.
До последней неслышной капли.
Нарисуй, как бегу без оглядки
Через ночь, где меня не искали.
Нарисуй вязкий снег под ногами,
Тёмный взгляд, не нашедший опоры.
Нарисуй, как бесчещу глазами
Переплёты задёрнутой шторы.
Нарисуй сиплый дождь по карманам,
Нежный бред холодеющих пальцев
Замолчи тонкой кистью обмана,
Заставляя меня рассмеяться...
Есть вариация немного поприятнее. Тогда снится маленький аквариум, буквально литров на 5, а в нём много разной рыбы. И чем дольше я смотрю, тем больше рыбы вижу. Они все, бедолаги, покалеченные, ободранные, кроме разве что самых маленьких — едва различимых и почти прозрачных. Меня мучает беспокойство, как же они будут жить в такой скученности? Маленьких, наверное, быстро съедят, а смотреть целыми днями придётся на калек-переростков, которые будто упиваются своим уродством. Хочется от них избавиться, но желание сопровождается жгучим стыдом, как же я выброшу живое! Несколько дней назад как раз в таком контексте мне приснилась огромная страшная рыба, напоминавшая разросшегося дождевого червя, она улыбалась, совсем не рыбьим, а человечьим ртом, как будто хотела сказать: "Ну что, не нравлюсь, да?"
А сегодня приснились красивые рыбы, но тоже в страшной скученности. Я понимала во сне, что они не смогут так жить и погибнут. 19 чёрных золотых рыбок (у них большие круглые глаза навыкате, и называются они телескопами).
Сначала долго не можешь привыкнуть. Попеременно чувствуешь себя то сумасшедшим голубем, пикирующим с крыши высотного здания, то немытым жирафом из зоопарка. Стараешься не смотреть на её беззащитную маковку, которая то и дело попадает в поле зрения. Какое право ты имеешь смотреть на неё вот так – сверху?
Неловко шагаешь рядом и смутно осознаёшь себя инородным телом. Уродом. Останкинской башней. Уже после, вернувшись домой, понимаешь, что надо было всю дорогу мечтать обнять за плечи. Тебе же так удобно сделать это с твоим ростом. Как жаль, что несвоевременно в голову пришло. Но пришло. И теперь тебе не будет ни пощады, ни обратной дороги. Раз уж чёрт дёрнул подслушать, что делается в твоём непутёвом сердце (оно бьётся как раз на уровне её уха). Теперь съешь, перевари, отравись и умри. Ах, если бы…
Ещё утром всё было в порядке. Но теперь твоё чудное привычное тело смялось. Напрочь забыло, как нужно держаться. Ничто в нём не узнаёт места, откуда выросло. А ты послушно следуешь за ней, притворное спокойствие мешает думать. Не правда ли с тобой что-то происходит?
А я скажу тебе что. Если вы повернётесь лицом друг к другу, она увидит то, чего тебе самому у себя никогда не увидеть. Она упрётся взглядом прямо в ямочку между твоих ключиц. Припрёт к стенке и всё про тебя узнает. Запомни хорошенько и никому не показывай: ямочка между ключиц. Чувствуешь, где это?
Вы идёте дальше, а ты избегаешь поворачиваться к ней лицом…
…Поэтому шагаешь рядом и ломаешь голову, как с такими ходят за руку. Твои собственные руки болтаются без дела, они назойливы как никогда раньше, они мешают. Но и эти мысли покинут тебя дома. Их заменят ночные кошмары, в которых будут сниться её маленькие аккуратные пальцы. Пять на одной руке и пять на другой, как у всех. Ты их даже толком не вспомнишь, потому что рассматривать было стыдно. Как-то случая удобного не представилось, да? Десятки, сотни, тысячи чужих белых пальцев в метро будут безжалостно напоминать. Ты будешь смотреть на них, сравнивать с теми, которых толком не помнишь, и мысленно умолять этих людей надеть перчатки, спрятать руки в карманы, словом – прекратить эту глупую пытку.
И напрасно она глядела
Недоверчиво и ошалело,
Против солнца, прикрыв глаза.
Моряки всей Земли не спасутся:
Жёсткий волос, зрачки медузы,
Забродившие, винного вкуса,
Некрасивые губы смеются.
Сладко пенясь яичным белком,
Как молочный барашек блея,
Море лижет её языком.
Значит — море предало Грея.
Иногда, когда я чего-то боюсь, справиться помогает особый способ. Нужно взглянуть на проблему глазами случайного прохожего, как бы отстраниться. Этот случайный прохожий не знает вас и понятия не имеет о том, чем вы так сильно озабочены. Он в хорошем настроении, вполне доброжелателен, но ему всё равно. Вы вместе переходите улицу или стоите в очереди, выходите на одной остановке или поднимаетесь в лифте. Он вас видит, но за вас не переживает, также как и вы за него. Когда хорошенько настроишься и отойдёшь в сторонку, проблема мельчает.
Если у меня не получится, ничего в мире не изменится, мир не рухнет, ведь он не зависит от меня. А если так, то я от него — тоже.
Зачем описывать природу, если слова ни к чему не привязаны? Потому что так делают в большинстве случаев? К чему диалоги, если они не говорят, а включены только ради наличия? Ну что ж, получаем имитацию формы (неплохую) с отсутствующим содержанием — пустую коробку.
Мне нравится, как люди описывают то, что пережили сами. Особенно, если им удаётся не ударится в восторженные красивости, нелепые самооправдания или самовозвеличивание, от которого даже как-то неудобно за автора делается. Просто возьми и расскажи честно, что случилось, как это произошло, какой след оставило. Честно, это интересно! Нет, мы будем заниматься моделированием "оригинальных и захватывающих" ситуаций. Напишем и о войне, и о смерти, и о долгожданном налаживании личной жизни — не возникнет стеснения, хотя на скорую руку и плоско получилось...
Почему я молчу, даже если вижу, что могу что-то лучше? Заниматься моделированием ситуаций скучно, писать о наболевшем — дело серьёзное, да и совсем не весёлое. А ещё не хочется почувствовать себя идиоткой, перечитав. Потому что — да, я маниакально самокритична. Я смотрю, запоминаю, коплю. И думаю, что может быть, когда-нибудь потом мне захочется о чём-то рассказать — по-простому, не выдумывая лишнего и не выпячивая своего драгоценного "я".
Когда под рубашкой чешется сердце.
Я не жду, или просто не слышу жизни.
Сотней глаз отделяет подземка беглянку
От помех и объятий ошибочно ближних.
И в зубах с простынёй повстречаются слёзы,
Подорвав тень от радуги в мире бездушных.
А в тазу на балконе пусть топятся звёзды...
Это тоже занятье. Им просто душно.
Кастаньеты ресниц разгоняли печали,
Плен чернильный и зарево чёрной вуали.
Я так много хотела, так мало сказала:
Март горит, маргаритки, Луна, legno vivo…
Это белое солнце в расплющенных лапах.
Снежный хохот костров, тени между домами —
Это было со мной, но не с нами. Не с нами.
От тех, кто глядит на меня
Из пыльного пьяного зеркала,
Из потускневшего сердца.
Я имя своё коверкала,
Я, кажется, всем солгала.
Жалко, что я не нашла,
Глядя в колодец детства,
Где начинается зеркало,
Где продолжаюсь я.
А у неё заколдованное имя. Она сияющая. Для меня несомненна её драгоценность, для меня так естественно подчиняться тому чудесному
восторгу, что сопровождает её повсюду. Мне ни за что не понять, как они могут смотреть на неё и не видеть этого? Пусть ещё немного и мне
придётся прищурить глаза, чтобы смотреть на неё и ничего не упускать, но я не отведу взгляда. Я только надеюсь на то, что не ослепну.
Устаёт ли она сиять? Сияет ли, когда спит? Сияет ли для каждого? Всё же невероятным ханжеством была бы попытка в ней разобраться. Мне не
нужно знать ничего о причинах её сияния. Не хочу знать, где её пределы и чего она не может. Не хочу знать, о чём она думает вечерами, кого
любит. Хочу, чтобы она сияла. Просто без всякого повода светилась в никуда. Ни для кого. Чтобы время вокруг неё извивалось и опрокидывалось, чтобы рядом с ней всегда была эта чудная лёгкость, позаимствовав которую, так легко шагнуть прочь, бегом пуститься в
чёрное зимнее небо. Даже там её живое золото не остывает. Она ярче с каждым мгновением. Я наполняюсь ею, забывая о времени. Эйфория.
Даже в тот миг, когда она погаснет, в мире будет очень светло.
Ничего не помню об их первом визите. Кажется, сначала они появлялись, когда я бывал не в духе, потом — когда хотел побыть один, чуть позже — они взяли за правило посещать мою скромную обитель не реже нескольких раз в неделю. Они звонили в дверь, я открывал и молча плёлся к себе. Пытался не замечать их присутствия, но внешне оставался любезным. У них было много своих дел и забот, но порой они всё же злоупотребляли моей вышколенной вежливостью. Я терпел и следил за тем, как мучительно медленно по ступеням соседнего дома в город спускалась ночь. А как только становилось достаточно темно и поздно, они как-то вдруг вспоминали о чём-то нужном и важном. Наконец — исчезали. Я ликовал. Я неистовствовал. Каждый раз я ощущал это своей маленькой победой.
Иногда я скучал. Я ждал, когда исчезнут эти инопланетные двойники, а вместо них домой, наконец, вернутся мои родные и близкие. Но они
возвращаются теперь реже и реже. Всё больше — Те, как две капли воды на них похожие.
Доступ к записи ограничен
Говорят, что за одни сутки на Землю падает приблизительно 5-6 тонн метеоритов. Это примерно 2000 тонн в год.
Начать с большой буквы значит: перечитать, проверить аккуратность написания, заменить пару слов на более подходящие. Начать с большой буквы значит осторожно трогать бумагу (не помять, не испачкать!) и расписывать ручку на отдельном клочке. С большой буквы можно беспокоиться и спрашивать: "Как ты?". Впрочем, я нередко имею дело и с "как ты?". И уверена, что люди ничего плохого не имели в виду. Просто это не "Как ты?" с большой буквы.